Якуб Колас - Трясина [Перевод с белорусского]
Снова умолкли.
— А слышал ты, — немного спустя спросил дед, — что в лесах много оружия люди спрятали после войны с немцами?
— Ходят такие слухи… Наверное, есть… Говорят, и пулеметы припрятаны… Кое-что и люди забрали, во дворах прячут.
— Кабы собрать людей, — продолжал дед развивать свою мысль, — то и оружие нашлось бы.
Понизив голос, он стал излагать свою сокровенную мысль:
— Слушай, голубь! Слоняемся мы как неприкаянные, прячемся, как тараканы в щелях, в свою хату, как воры, крадемся. А что мы сделали? В чем провинились? За что нас терзают, жить не дают? За что?
— Погоди, дядька Рыгор, придет весна, всколыхнется трясина на болотах, зашумит лес, да так, как он еще никогда не шумел.
— Но само по себе это не сделается, Мартын.
И, понизив голос до шепота, дед Талаш проговорил горячо, от всего сердца, стиснутого болью:
— Давай, Мартын, возьмемся за дело!
— Ну, что же, я согласен, только не знаю, что ты надумал.
— Народ собирать, поднять его на великий бунт против палачей, насильников! За что мы их терпеть будем? На что надеяться? Ждать, пока нас переловят по одному? Что мы, разбросанные одиночки? Пыль, сухие листья, что ветер по полю носит. И первое, что я хочу сделать и в чем прошу твоей помощи, это вызволить Панаса. Он ведь еще дитя… — голос деда задрожал. — За что же, он мучится? У меня не будет спокойного часа, и хоть голову сложу, но вырву из злодейских рук Панаса. А как его освободить? Силой! Люди нужны. Хотя бы десяток смелых, вооруженных людей. Я пойду их искать, но и ты ищи их. И боже тебя сохрани кому-нибудь об этом обмолвиться, кто не заслуживает доверия… Тогда мы пропадем!
Мартын с невольным смущением взглянул на деда. Дед говорил не на ветер. Глаза его горели зловещим огнем и покоряли Мартына.
— Дядька Рыгор! За пятерых я ручаюсь. Скажи только, где найти тебя и когда.
Дед Талаш сдвинул со лба шапку, точно она мешала ему думать, нахмурил брови; взор его вновь устремился в далекие просторы, как бы оглядывая картины будущих событий, и после короткого раздумья он сказал:
— Отсчитай от сегодняшнего утра ровно три дня. На третий день, когда совсем стемнеет, приходи на Долгий Брод и жди, пока не услышишь, как завоет волк: это буду я. (Дед Талаш хорошо умел выть по-волчьи). Вой повторится три раза с небольшими промежутками. Так ты найдешь меня. Запомни же твердо!
Мартын точно повторил все сказанное дедом.
— Правильно! — подтвердил дед Талаш и взглянул долгим, испытующим взглядом прямо в глаза Мартыну.
Тот не отвел глаз, но не мог выдержать пристального взгляда деда и опустил ресницы.
— Отчего так глядишь на меня, дядька?
— Хочу увериться в тебе. Теперь по глазам твоим вижу, что ты говоришь правду.
Мартын молча кивнул головой.
— А если я не услышу волчьего воя около Долгого Брода?;— спросил он.
— Тогда жди меня близ дома. Я найду тебя, если не управлюсь за три дня.
— Ладно.
— Ну, голубь, будь здоров и счастлив! Да веди себя осторожно: нас уже разыскивают. Я на тебя буду надеяться. Узнай, что у тебя дома делается. И помни, о чем мы говорили. Так на третий день, в сумерки… Долгий Брод. Завоет волк…
Мартыну было не по себе, когда он слушал эти слова и решительный голос старого Талаша. Дед крепко, словно клещами, стиснул руку своего спутника и соратника, будто хотел ему показать, какая сила еще кроется в его жесткой, заскорузлой руке.
И когда приземистая фигура деда затерялась в лесной чаще, Мартын подумал: «Куда он пошел? Отчего я не спросил его?»
11
Дед Талаш снова остался один. Он пробирался сквозь лесные дебри, темные пущи, но не бродил бесцельно: он задумал найти ту красноармейскую часть, командир которой жил в его хате.
План деда простой: перейти в район, занятый Красной Армией. А там он разузнает, где находится командир батальона, стоявшего в их селе. К счастью, он знал и фамилию командира — Шалехин. Дед ему расскажет о постигшем его горе. Расскажет и о легионерах — он знает некоторые пункты, где расположены отряды захватчиков, и ему хорошо известно поведение этих бандитов. Разве эти сведения не заинтересуют командира батальона? И на большее пойдет дед: он предложит свои услуги в качестве разведчика — собирать нужные сведения о расположении легионерских частей. Кто, как не он, может показать дороги в лесу и проходы в болотах? А самое важное, что скажет дед Талаш, это о своем замысле поднять восстание крестьян против лютых врагов-захватчиков. И только попросит командира об одном — дать ему десять красноармейцев-охотников, чтобы произвести внезапный налет на уездного «комиссара» и на тюрьму, где страдает его Панас. И еще об одном попросит дед Талаш: дать ему настоящую винтовку. Когда ему удастся добыть себе ружье у легионеров, он вернет винтовку. Он расскажет и о своем плане нападения — этот план смелый и простой, потерь в людях не будет… Неужели он не убедит командира?
С такими мыслями пробирался дед Талаш сквозь лесные дебри. Он прошел уже большую часть пути. Оставалось еще километров шесть, чтобы выйти на Гударов лог. За этим логом находилось село Высокая Рудня, занятое частями Красной Армии. Туда и держал путь дед Талаш.
Долгое и трудное путешествие по лесному бездорожью утомило деда. Он остановился, смел рукавицей сухой снег с гладкого пня и присел отдохнуть и закусить — он изрядно проголодался. Сняв со спины ружье и охотничью сумку, куда заботливая бабка Наста положила хлеба и сала, дед зажал ружье меж ног, отрезал ломоть хлеба, кусок сала и принялся закусывать.
Кончил дед свой скромный завтрак и достал кисет с табаком — после еды не вредно и закурить. Но приглушенный шорох в лесу заставил его настороженно прислушаться. И видит дед Талаш: огромный дикий кабан медленно вышел из лесной чащи и побрел по снегу, не замечая деда. Кабан приблизился к аккуратному, словно выточенному рукой мастера муравейнику, ровно присыпанному снегом, и остановился. Потом начал разрывать кучу своим страшным, клыкастым рылом. При каждом движении кабана взлетали высоко вверх комья снега, смешанные с мусором, нанесенным сюда муравьями за долгие годы упорного труда. Вскоре две темные борозды вырисовались на чистом, нетронутом снежном покрове. Кабан рыл неторопливо и основательно, все более и более углубляясь клыками в землю.
Дед Талаш затаив дыхание следил за кабаном, который находился всего в сорока — пятидесяти шагах и так был увлечен своей работой, что ничего не видел и не слышал, как не видел и не слышал дед, что из лесной чащи крадется волк. И только тогда дед заметил волка, когда тот был уже совсем близко от кабана, ушедшего с головой в землю. Дед с еще большим любопытством стал ждать, что будет дальше. По мере того как кабан зарывался в землю, к нему, крадучись, приближался волк. Вдруг он молнией бросился на кабана, впился зубами в его брюхо и с такой же быстротой отскочил назад. Кабан дико зарычал, выскочил из рва и рухнул на снег с разорванным животом, корчась в страшных предсмертных судорогах. А волк стоял поодаль и жадными глазами следил за своей добычей.
Такой внезапной развязки никак не ожидал дед Талаш. Возмутила его и разгневала хищная волчья повадка. Прицелился дед Талаш, гулкий выстрел огласил лесную глушь, и волк, смаковавший свою добычу, так же вскинул ноги и грохнулся, как мешок, уткнувшись пастью в окровавленный снег.
Этот меткий выстрел доставил деду большое удовольствие, и первое, что мелькнуло в его сознании, была мысль о том, что хорошо бы так уничтожить всех хищников, пришедших на его родную землю — в полесские просторы. И вдруг дед спохватился, словно его что-то кольнуло, — у него возникло опасение, не следят ли за ним глаза какого-нибудь лиходея. Но в лесу царила невозмутимая тишина. Дед Талаш прежде всего зарядил ружье, не пожалев пороха, и на этот раз вложил в дуло круглую оловянную пулю. И только потом подошел к разрытому муравейнику, где лежали почти рядом разодранный волком огромный вепрь, с изогнутыми трехгранными клыками, и большой, но истощенный волк. Эта сцена навела деда на размышления об извечной борьбе в природе. Он вспомнил о сотнях тысяч маленьких мурашек. Их тут и не видно. Они уползли глубоко в подземные норы и даже, может быть, не знают, что дом их разрушен. Лишь весной, когда растает снег, а от вепря и волка останутся оголенные кости, они увидят варварское разрушение своего гнезда и дружно, не предаваясь горю, возьмутся за восстановление разоренного крова, на постройку которого они потратили годы труда. Глубоко задумался над всем этим дед, качая головой, — неожиданны и прихотливы превратности судьбы и у зверя, и у человека.
Но его философские размышления вскоре сменились сугубо практическими. И кабан и волк — ценная добыча. С волка можно содрать шкуру, а кабана освежевать и доставить домой — сколько было бы хорошей пищи! Мысли деда потекли по другому руслу… Эх, некогда этим заниматься! Но вскоре мелькнуло в голове: содрать шкуру с волка, пока он не окоченел, — это будет трофей деда, а кабана он подарит красноармейцам. Неплохая мысль! И он живо принялся за работу. Содрал с волка шкуру, вымыл руки, снегом, вытер их о полы тулупа, положил шкуру на плечо и с гордым видом удачливого охотника побрел дальше, держа путь на Высокую Рудню.
